Свидетели эпохиВсе меньше остается в живых участников событий 75-летней...

[Закубанская Линейная Община]

Свидетели эпохи

Все меньше остается в живых участников событий 75-летней давности. Редеют ряды ветеранов Великой Отечественной, да и тем майкопчанам, которые были во время оккупации и освобождения города детьми, уже от 75 до 90 лет. Тем ценнее их воспоминания о тех тяжелых временах, навсегда оставшихся в детской памяти.
— Собравшись небольшой группой, мы стали ежедневно ходить в центр города. Базар был огорожен колючей проволокой, там на солнцепеке сидели и лежали под открытым небом пленные красноармейцы. Когда мы приблизились к изгороди, один пленный попросил принести поесть. На следующий день, взяв что-то из домашней провизии, мы принесли ее пленным. Но охрана не подпустила нас к забору, и мы побросали сухари, куски хлеба и вареную картошку через колючую проволоку. Подошедший к нам полицай с винтовкой и повязкой на руке пригрозил, что если еще будем подкармливать красноармейцев, то сами окажемся за колючей проволокой, — вспоминал майкопчанин Владимир Смеляков, которому в 1942 году было 13 лет.
— С приходом в Майкоп немцев у жителей города сразу же появилось много проблем, в том числе и бытовых. Магазины были разграблены. Спичек купить было негде. В первые дни оккупации, проснувшись утром, мама выходила на улицу и смотрела, у кого вьется из трубы дымок, чтобы попросить горящих угольков для растопки печи. Но с этой проблемой майкопчане справились довольно легко — завели в домах кресала, с помощью которых и высекали огонь. Другая — нехватка соли. Ее можно было купить на базаре, когда немцы разрешили торговать, но не у всех были деньги, а соль стоила дорого. И тут предприимчивые люди нашли выход. На железной дороге за вокзалом стояли отцепленные вагоны, которые использовались для перевозки сданных населением для фронта шкур забитых домашних животных. Чтобы шкуры не пропали в летнюю жару, их обильно посыпали солью, которая оставалась на полу вагонов, ее соскребали, измельчали, проветривали на ветру, просеивали сквозь сито.Чтобы запастись дровами на зиму, ходили в близлежащий лес и лесополосы за валежником, носили в мешках домой кукурузные кочерыжки, которые кто-то вывез с элеватора за город. Так вот и переживали трудные времена, — писал горожанин Николай Гайдаренко.
— С первых дней оккупации немцы начали охоту на партийных и советских активистов, на семьи командиров Красной Армии. Людей хватали, сажали в застенки (подвал здания нынешней гостиницы «Майкоп») и после пыток и истязаний расстреливали. В числе погибших от рук оккупантов была и жена моего дяди Аскера Хоретлева. Сам он был на фронте, а жена, работавшая до войны в горкоме комсомола, осталась в Майкопе ухаживать за больной матерью мужа. Но предательская рука указала на мою тетю, и ее расстреляли, — вспоминал контр-адмирал в отставке Меджид Тхагапсов.
— Когда похолодало, полицаи ходили по домам, забирали девчат и мальчишек-подростков, чтобы доставить в станичную амбулаторию, где немец-врач производил осмотр. Как потом проговорился один из полицаев-предателей, нас собирались отправить на работу в Германию. Но однажды ночью кто-то поджег амбулаторию. Сгорели все документы. Повторно провести комиссию немцы не успели. В конце января 1943 года с левого берега реки Белой в станицу вошли войска Красной Армии. Немцы к тому времени уже успели уйти в сторону станицы Белореченской, — рассказывала жительница Ханской Елена Синотова.
— Жили мы в то время с матерью на Низпоташной улице. Помню, один немец увидел у нас в огороде спелые помидоры, знаками приказал матери нарвать их ему, мать собрала какое-то количество. И, что нас удивило больше всего, немец заплатил ей деньги. В сентябре я попал вместе с моим другом под облаву. Какое-то время нас держали под арестом, а потом посадили в машины и повезли в сторону Апшеронской, куда и зачем, никто не объяснял, машины сопровождали автоматчики. В районе поворота на Мирный я предложил другу бежать, он испугался. Тогда, выждав момент, когда машина снизила скорость и придорожные кусты оказались близко, я прыгнул. Может, кто-то еще прыгнул, я не видел. Вслед начали стрелять, но я бежал как ужаленный. Слава Богу, никто не погнался. Уже ночью я пришел домой. Мать, конечно, испугалась. С тех пор я без нужды носа из дому не высовывал. Спустя месяц–полтора появился мой друг, завшивленный, грязный, больной. Их привезли в горы в район Индюка, где шли бои. Они на ишаках подвозили боеприпасы на позиции немцев, кого-то из них убило, а ему удалось убежать, и он несколько дней добирался лесом домой, — вспоминал Федор Титоренко, которому в то время было 15 лет.

You must be registered for see links