"ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД ПРОЕЗЖАЛ Я УЖЕ КАВКАЗСКУЮ ЛИНИЮ…"

[Закубанская Линейная Община]

"ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД ПРОЕЗЖАЛ Я УЖЕ КАВКАЗСКУЮ ЛИНИЮ…"

Герой Отечественной войны 1812 года Алексей Петрович Ермолов был назначен командиром отдельного Кавказского корпуса рескриптом императора Александра I в апреле 1816 г. Прибывая к месту своей новой службы, А.П. Ермолов писал в своих дневниках: «Двадцать лет назад проезжал я уже Кавказскую линию, будучи капитаном артиллерии, в молодых весьма летах и служа под начальством генерал-аншефа Зубова, который с корпусом войск действовал против персиян в 1796 г.» (Записки А.П. Ермолова. 1798 – 1826. М., 1991. С. 270). Помимо военных инструкций А.П. Ермолов имел карт-бланш на проведение административных преобразований, получив, как и водилось в практике того времени, ещё и должность управляющего по гражданской части на Кавказе и в Астраханской губернии.

Талантливый ученик А.В. Суворова и М.И. Кутузова, генерал от инфантерии и артиллерии русской армии, так же, как и его учитель А.В.Суворов, «рывший Кубань от Чёрного моря в смежности Каспийского», приступил к укреплению границы – линии от Усть-Лабинской крепости до Кизляра. Ермолов начал с инспекции вверенных ему крепостей и личного состава войск. Здесь генерала ждало некоторое разочарование. Дело в том, что Ермолов имел отнюдь не абстрактное представление о линейных терских казаках, участвуя вместе с ними в Персидском походе при покорении Дербента, взятии Баку и Кубы. У генерала остались прекрасные впечатления о линейцах: «Всегда отличались они от прочих особенной лёгкостью, исправностью оружия, добротою лошадей» (Там же. С. 270). Генерал не узнаёт линейцев в высланных ему навстречу конвойных командах: «Я, напротив, увидел между ними не менее половины чрезвычайно молодых людей, нигде не служивших, и даже ребят» (Там же). Силы кубанских линейцев (в недалёком прошлом донских казаков) в этот период действительно были на исходе – это результат деятельности И.В. Гудовича, предшественника А.П. Ермолова, который из-за малочисленности и естественной убыли населения при переселении на Кубань, а также, свирепствовавших на линии болезней, постановил, что на службу должны были выйти «все малолетние и даже находившиеся в отставке казаки…»

К слову сказать, поселённые более 20 лет назад на Среднюю Кубань донские казаки заканчивали свой болезненный этап адаптации к военно-бытовым условиям Северо-Кавказской границы. Известно бытующее выражение: «Один переезд хуже двух пожаров». Чтобы преодолеть тяжелейший адаптационный период с его запредельными нагрузками на казаков и их социальные институты, необходимо было время – годы и десятилетия. Помимо бытовых неурядиц, совершенно по-иному необходимо было выстраивать военную тактику, применять новое оружие и форму одежды.

Вновь поселённым линейцам противостоял серьёзнейший противник. Черкесское наездничество породило особый тип воинов, закованных в лёгкие, но прочные кольчуги, индивидуальное мастерство владения шашкой, луком, кинжалом и дротиком, управление конём которых доходило до совершенства. Долгое время переселенцы «мучились» со своими пиками, доставшимся им от донских казаков. Это оружие хорошо было в чистом поле, при атаке лавой – излюбленном военном приёме донцов. В условиях пограничной службы пики были зачастую просто обузой для казака.

На первых порах сшибки кубанских линейцев с черкесами заканчивались с явным перевесом в сторону последних. Черкесы называли своих противников, ощетинившихся пиками, несколько пренебрежительно –«камыш». Не только древки донских пик навели на противника такую ассоциацию, были здесь причины и более трагичные. Известно немало случаев (особенно в первые годы поселения донских линейцев на Кубани), когда несколько черкесских панцирников, закованных в кольчуги, пробить которые не могла даже пуля, на лошадях, имеющих серьёзную защиту, могли врубиться в строй казаков и пройти его насквозь, положив противника, как «камыш», направо и налево.

Естественно, казаки не могли мириться с таким положением дел. Всё, что приносило им успех в бою: шашки, кинжалы, одежда (удобные черкески, лёгкие пояса с подогнанной амуницией), – все это заимствовалось казаками. Эта своеобразная мода принимала, зачастую, гротескные формы. Так, казаки, стремясь во всём походить на своих противников черкесов, брили головы и специально вращивали на её поверхность лишай – плешь. В линейных станицах ходила и такая поговорка: когда хотели подчеркнуть удальство казака, говорили: «Чистый черкес, только просом не с…т». Просяная каша была в те времена основной пищей местных племен.

Уже спустя два-три десятилетия после своего переселения линейные казаки на Кубани представляли грозную силу для горцев. Научились они справляться и с надёжной, до сей поры, защитой горцев – кольчугой. Об этом приёме поведал нам в одной из своих статей профессор, основатель историко-региональной кавказоведческой школы В.Б. Виноградов. Речь идёт об эпизоде из стихотворения Н.С. Мартынова «Гирзель-аул» (1840), в котором описывается поединок линейного казака с горским всадником – «панцирником». Приведём этот отрывок:

Напрасно наши в них стреляют,
Они лишь бранью отвечают,
У них кольчуга на груди…
Смекнул урядник, догадался,
Взяла досада казака,
Но пособить он горю взялся.
И с видом дела знатока
Поверх заряда в ствол винтовки
Пучок иголок посадил,
И вновь готовый к джигитовке
Во весь опор коня пустил.
Избрав противника, он круто
На задних бабках повернул…
Прошла ещё одна минута,
Ружейный ствол его сверкнул,
Раздался выстрел без раската,
Как будто щёлкнул кто орех,
Пред нами пыль столбом поднята,
Мы все в надежде на успех
Глядим на место…. Прояснилось:
В испуге конь от нас бежит,
А тело всадника свалилось,
В траве пустой оно лежит…

В.Б. Виноградов отмечает, что приём «огневого контакта» с грозным «панцирником» был воспринят казачье-армейской средой на Кавказе непосредственно от адыгов и «является ещё одним знаком интеграционных процессов в многомерных и противоречивых условиях т.н. Кавказской войны» (В.Б. Виноградов, О.Н. Терещенко. А.А. Бестужев-Марлинский об одном кавказском приёме «огневого контакта» // Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. Армавир-Железноводск, 1998. С. 27 – 28).

К моменту прибытия А.П. Ермолова на Северный Кавказ труднейший адаптационный период кубанских линейцев подходил к концу. Генерал, по существу, завершил этот этап своей инспекционной поездкой по крепостям Среднего Прикубанья. Он деятельно переустраивает укрепления: Усть-Лабинское, Кавказское, считая, что в существующем виде «они не могут быть обратимы против неприятеля» (Записки А.П. Ермолова. 1798 – 1826. М., 1991. С. 301). Ермолов остался крайне неудовлетворён инспекцией Прочного Окопа – «небольшого укрепления… в худом весьма состоянии». Безрадостную картину завершил осмотр станицы Прочноокопской, лежавшей в развалинах после необыкновенного разлива кубанских вод, «которые произвели величайшие опустошения в поселениях казаков Кубани» (Там же. С. 296).

Прочноокопская в те времена располагалась на месте нынешней армавирской Старой Станицы, у подножия высокого правого берега Кубани. Вспыхнувшая после наводнения 1817 года малярия довершала бедственное положение казаков. В своём дневнике А.П. Ермолов пишет о событиях того времени: «Болезни и смертность превосходили вероятие…» (Там же). Главнокомандующий действовал по-военному решительно. Прочноокопская крепость была заметно расширена и усилена новыми фортификационными сооружениями. Станица, лежащая у подножья крепости, была перенесена за две версты ниже по течению Кубани на то место, где она находится в настоящее время.

Генерал прекрасно понимал, что сил для охраны Кавказской линии, протянувшейся от берегов Каспийского моря до Усть-Лабинской крепости, явно недостаточно. В своих «Записках» А.П. Ермолов отмечает: «Вообще можно сказать о правом фланге Кавказской линии, что по причине протяжения его и мест повсюду открытых нет никаких средств сделать его более твёрдым… Неприятель имеет весьма сильную конницу; стоящие на кордоне казаки наши, если бы и не были рассыпаны на большом пространстве, не могли бы противостоять оной по несоразмерности сил…» (Там же. С. 302). Ознакомившись с положением дел, главнокомандующий в марте 1821 г. обращается к императору Александру I со своим планом. Суть его была в следующем: укреплялась граница по Кубани путём образования ещё нескольких станиц, заселялся район «от Кисловодска вниз по Подкумку до Горячих вод», переводились в звание казаков казённые крестьяне целого ряда сёл Ставропольской губернии. Хотя данный план вызвал резкое возражение у министра финансов, А.П. Ермолов настойчиво пробивал его, мотивируя тем, что «страна при Кавказе окружена народами мятежными». В конечном счёте Ермолов убедил кабинет министров, и в декабре 1823 г. вышел правительственный указ, узаконивший его предложения (Клычников Ю.Ю. Казачья колонизация кавказской линии в Ермоловский период // Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. Материалы первой Кубанско-Терской научно-просветительской конференции. Армавир-Железноводск, 1998. С. 24).

Осуществлять и координировать непосредственное выполнение плана главнокомандующего должен был начальник штаба Кавказского корпуса генерал-майор Вельяминов. В период с 1825 по 1827 гг. в рамках осуществления ермоловской идеи были основаны следующие станицы: казаками Волжского полка – Ново-Марьинская, Ново-Полтавская, Ново-Георгиевская, Ессентукская, Кисловодская, Бургустанская и Бабуковская; казаками Кубанского полка – Темнолесская, Николаевская; казаками Хоперского полка – Барсуковская, Баталпашинская, Невинномысская, Беломечетская, Карантинная, Бекешевская (Клычников Ю.Ю. Казачья колонизация кавказской линии в Ермоловский период. С. 25).

А.П. Ермолов предложил и новую тактику борьбы с немирными горцами, которая, как показало время, явилась наиболее эффективной и во многом способствовала умиротворению Кавказа. Тактика эта заключалась в основании военными поселянами, в первую очередь казаками, опорных пунктов на территории противника, неуклонное и постепенное движение границы-линии вглубь вражеской территории и поселение там казачьих станиц. Ермолов начал претворять этот план ещё в 1818 г. в Чечне, затем – в Кабарде, заложив основу для организации Сунженской линии и, так называемого, «сухого участка» кавказской линии. Природные условия, дремучие леса, которые вставали перед русскими богатырями здесь не были помехой. А.П. Ермолов приказал рубить просеки, прокладывать по ним дороги, укрепляя пограничные коммуникации. Л.Н. Толстой отразил в литературной форме события того времени в известном рассказе «Рубка леса».

Подобную просеку генерал повелел прорубить через пойменный кубанский лес вблизи Прочноокопской крепости во время своей инспекции в 1817 году. Просека, связывавшая крепость с кубанскими бродами и переправами, стала именоваться у местного населения «Ермоловской». Для борьбы с заболачиванием местности Старой Станицы и сопутствующими этому болезнями, решено было прорыть ирригационные каналы, которые заметно оздоровили микроклимат вблизи Прочноокопской крепости. В середине 20-х годов XIX столетия Прочный Окоп постепенно превращается в одну из главных крепостей на Кубанском участке границы (Виноградов В.Б. Страницы истории Средней Кубани. Методическое краеведческое пособие для студентов и учителей. Армавир, 1993. С. 44).

К концу одиннадцатилетнего пребывания А.П. Ермолова на Кавказе вся северокавказская граница была заметно укреплена на всём своём участке – от Усть-Лабинской крепости до Кизляра, что заметно усилило обороноспособность Линии и сократило военные потери. Следует отметить, что казаки и солдаты любили и превозносили своего «грозного» генерала. Прекрасные слова о А.П. Ермолове мы встречаем у замечательного русского писателя Н.С.Лескова: «Ермолов поистине характернейший представитель весьма замечательного и нескудно распространённого у нас типа умных, сильных, даровитых и ревностных, но по некоторым чертам "неудобных русских людей". Славу его протрубили не пристрастные газеты, не реляции… славу его пронесли во всю Русь на своих костылях и деревяшках герои-калеки, ходившие с Алексеем Петровичем и в огонь, и в воду, и после, за мирным плетением лычных лаптей, повещавшие «чёрному люду», как «с Ермоловым было и умирать красно…»

При Ермолове на Кавказе воспиталось целое поколение «чудо-богатырей»: русских солдат, казаков-линейцев, блестящих военачальников, которыми по праву гордиться наш народ. Имя одного из таких героев запечатлено в названии мыса, возвышающегося на правом кубанском берегу в непосредственной близости от Прочноокопской крепости. Эта небольшая гора, известная ныне тем, что на ней располагается мемориальный комплекс «Форштат», носит название «Стрижипкин мыс». Годы не сберегли каких-либо письменных источников, чётко проливающих свет на название данного топонима. Однако в Армавирской и Прочноокопской округе до сих пор живёт предание о подвиге, совершённом солдатом Прочноокопской крепости Стрижипкиным в стародавние ермоловские времена. Легенда эта такова.

Два солдаты из крепости были направлены начальством на пополнение гарнизонного провианта. Основной целью их охоты были дрофы – крупные птицы размером с индюка, – в изобилии водившиеся в ковыльных балках и оврагах крутого правового кубанского берега. Главным охотником в паре выступал старослужащий солдат Стрижипкин – один из лучших стрелков крепости. Его сопровождал молодой крепкий солдатик, выполняющий в данном деле роль мехоноши. Охота проходила за несколько верст к юго-востоку от крепости в живописной местности под название Кутан.

Солдаты были довольны – Стрижипкину удалось подстрелить несколько крупных дроф. Путники начинали уже было собираться обратно, как вдруг увидели с высоты кубанского берега небольшую партия абреков в составе семи человек, переправлявшихся через реку. Решение было принято мгновенно. Молодой солдат оставил своё ружьё и побежал за подмогой, в крепость. Стрижипкин, знавший округу, как свои пять пальцев, выбрал удобную позицию для обстрела и стал поджидать абреков. Внезапность послужила ему на руку. Выстрелами из двух ружей Стрижипкин уложил двоих противников и, воспользовавшись замешательством врагов, быстро перезарядил своё оружие. Солдат понимал, что необходимо было выиграть время для подхода подкрепления из Прочного Окопа. Завязалась перестрелка, во время которой меткому стрелку удалось подстрелить ещё одного нарушителя. Прошло некоторое время, прежде чем противники поняли, что им противостоит всего лишь один человек. Абреки бросились, как водиться в таких случаях, в шашки, но по пути потеряли ещё одного бойца от пули Стрижипкина. Последнего пятого врага отважный солдат тяжело ранил штыком, но и сам тут же пал под ударами черкесских шашек.

Совсем немного не успела подмога из крепости. Прискакавшие во весь аллюр казаки, увидели окровавленное тело героя и пять вражеских тел, оставленных абреками на поле боя (что происходило крайне редко и свидетельствовало о поспешности отступления неприятеля).

По преданию, Стрижипкин был похоронен на высоком, выступающем отроге правого берега Кубани, неподалёку от Прочноокопской крепости, получившем название «Стрижипкин мыс» (История о Стрижипкине передаётся автором статьи в изложении известного армавирского краеведа, ныне покойного Н.И. Навротского. Автор, посещая в юном возрасте историко-краеведческий кружок Армавирского Дворца пионеров, не раз слышал её непосредственно от Николая Ивановича, которому, в свою очередь, её поведали старостаничные старожилы).

В 1827 году, спустя 11 лет после своего назначения на Кавказ, А.П. Ермолов впал в монаршию немилость и был отозван со своей должности. Значение деятельности А.П. Ермолова на Кавказе трудно переоценить. За период его командования кавказская линия-граница была серьёзно укреплена. Он обосновал необходимость значительного усиления линейного казачества путём присоединения к нему однодворческих крестьянских селений, располагавшихся в непосредственной близости от линии. Спустя несколько лет после его ухода, в 1832 году, эта задача была успешно решена во вновь созданном Кавказском Линейном казачьем войске. А.П. Ермолов выработал принципы и тактику ведения военных действий на Кавказе, которые, пройдя проверку временем и воплотившись в

Источник