Как это было...Из книги воспоминаний "Минувшее" Владимира Амфитеатрова -...

[Закубанская Линейная Община]

Как это было...
Из книги воспоминаний "Минувшее" Владимира Амфитеатрова - Кадашева - известного публициста, прозаика, драматурга, критика и переводчика.
Глава "Ростовская записная книжка" (февраль—март—апрель 1919 года).
---------------------------
... Тревожные слухи растут, хотя на фронте несколько лучше: на Западе отбили Мариуполь и Юзовку, в центре — попридержали большевиков на Донце, на Востоке отбросили их от Великокняжеской. Видел сегодня сестру милосердия, только что вернувшуюся из освобождённой станицы. Рассказывает ужасы — по улицам валяются трупики маленьких калмычек, разрубленные пополам.
...Одной из особенностей Южных армий является большое количество женщин, сражающихся в наших рядах. Этого, говорят, нет ни у Колчака, ни на других фронтах. В Ростове постоянно встречаешь молодых девушек и дам, одетых в солдатскую форму, иногда (даже чаще) с офицерскими погонами. Явление это, в сущности, не новое, наблюдавшееся ещё во времена Большой войны, но сейчас страшно участившееся. Насколько я могу судить, здесь мы имеем дело с тремя типами, с тремя побуждениями.
Во-первых, казачки — они, по самой натуре своей, мужественны и воинственны, дочери военной доли: с детства умеют ездить верхом, стрелять, закалены и здоровы. И, в сущности, нет ничего неестественного, что, когда их домам, их родной земле начала угрожать погибель, они схватились за оружие, тем более, что настроены казачки гораздо крепче, непримиримее и смелее, чем их мужья и братья. Но казачек-добровольцев почти не видно в тылу, они остаются на фронтах, причём очень часто совмещают роль солдата с ролью сестры милосердия. В бою — с шашкою, с винтовкой, после боя — с бинтом и ватою. Нередко, по миновании опасности, они мирно возвращаются к домашнему очагу. Это безусловно, самый чистый, героический, благородный тип наших Жанн Д’Арк.
Вторые. Романтические головки из интеллигентных и аристократических семей. Романтизм здесь бывает самых разнообразных градаций — от беззаветного горения, патриотического порыва, до полубезумной истерики. Возбудители его тоже разнообразны: встречается патриотизм чистого вида, но чаще патриотизм бывает смешан с чувством личной любви к определённому человеку — мужу, жениху, любовнику - такова была княжна Черкасская, убитая под Таганрогом, неразлучно следовавшая за своим, тоже впоследствии погибшим, мужем; такова "Джульетта Добрармии" Нина З., не захотевшая расстаться при оставлении Ростова в 1918-м с женихом (ему было 19, ей 17 лет), мужественно переносившая все тяготы Ледяного похода и трогательно погибшая вместе с женихом в одном бою; такова "Золотая Люся", очаровательное существо, в которое был влюблен весь её отряд, но которая любила только своего жениха, молодого поручика, и пожертвовала за него жизнью: больной тифом он был оставлен в пустой хате и попал в лапы большевиков вместе с не хотевшей его покинуть Люсей. Видя неминуемую гибель, она придумала такой героический выход: выдала больного за мужика, хозяина хаты, намекнув, чтобы замести следы, что офицер спрятан где-то в другом месте. Большевики поверили, оставили больного в покое и подвергли Люсю жестокой пытке, добиваясь, где же офицер? Люся всё снесла и не выдала. Наш разъезд, налетев на хату, истребил большевиков и нашёл бессознательного тифозного и истерзанную до полусмерти Люсю.
Они были спасены, но, к несчастью, кроткая девушка не вынесла мучений и умерла через несколько дней. Такова, наконец, М.Н.Т. — скромная, черноволосая дама с печальными глазами, похожая в форме на студента-первокурсника, жена видного адвоката в одном из городов Северного Кавказа. Она влюбилась в офицера, остановившегося у них во дни короткого занятия её родного города Добрармией, влюбилась мгновенно: "coup de force", бросила семью и с той поры неотлучно следует за новым избранником.
Иногда побуждения бывают далеки от любви. Например, одна барышня, ещё совсем девочка, гимназистка 6-го класса, ушла в армию, чтобы искупить грех старшего брата, ярого большевика. А зарубленная в схватке под Белой Глиной баронесса Ольга де Боде стала солдатом из чувства мести: в 1917 году на её глазах мужики вырезали всю её семью — отца, мать, сестру с мужем и двух маленьких детей сестры, а её спасла старая нянька. Баронесса, воспитанная в военной семье, прекрасная спортсменка, лихо ездящая, стреляющая, владеющая саблей, — наиболее прославленная из "валькирий". Про неё рассказывают много смешного: как Корнилов поймал её за "хорошим делом" — носилась на коне по улицам занятого села и на лету шашкой смахивала головы гусям, — и как Верховный чуть не предал её суду за мародерство. Дело, конечно, обошлось, но всё-таки, когда армия вернулась летом 1918-го на отдых на Дон, Марков вспомнил о гусях и засадил баронессу на 2 недели на гауптвахту. Но рассказывают про неё и страшное: ужас, пережитый при погибели семьи, сделал из этой юной девушки существо неодолимой жестокости, которая смущала даже старых вояк. Де Боде хладнокровно и беспощадно расправлялась с пленными, правда, никогда не подвергая их лишним мучениям. Но очевидцы говорили мне, что нестерпимо жутко было видеть, как к толпе испуганных пленников подскакивала молодая девушка и, не слезая с коня, прицеливалась и на выбор убивала одного за другим. И самое страшное в эти минуты было её лицо: совершенно каменное, спокойное, с холодными, грозными глазами. Погибла де Боде в лихой рукопашной схватке с красными казаками Миронова.
Третьи - авантюристки. Здесь тоже много градаций, начиная от "гулящих жёнок", вроде рыжей проститутки, что до сих пор по ночам шляется по Садовой в гимнастёрке и высоких сапогах, а в армии околачивалась, пока не вздумала однажды нацепить... полковничьи погоны (тогда её подвергли наказанию розгами и выставили), — до авантюристок, не лишенных некоторой внутренней красоты, какого-то лихого порыва, удальства, легкомыслия — этаких героинь кинематографического стиля. Есть среди них и неприятные: война, конечно, грубит, принижает женщину, но есть и сумевшие найти иногда почти очаровательный тон, в котором военное странно мешается с женственным. Неприятна, например, довольно известная "Женька-наездница", самое прозвище которой указывает на не особо уважительное отношение к ней. Это женщина лет 32-х, рыжая, высокая, полная, со смуглым лицом, к добродетели никакого касательства не имеющая; вообще — "много было у тебя, женщина, мужей, и тот, который у тебя сейчас, — тебе не муж!". Она груба, говорит нарочито по-мужски, пьёт водку, словно вахмистр, руку тыкает в губы, словно хочет вышибить зубы, подвыпивши может пустить даже матерное слово (а уж "курвы", "стервы", "сволочи" так и сыплются с языка). Её рассказы про фронт неприятны: по-моему, она садистка. Очень нехороши были у неё глаза, когда недавно она повествовала о том, как по её распоряжению пороли в Бахмуте молодую жидовку, дочь её хозяев, за то, что нашли у неё открытку с Карлом Марксом. И рассказ о казни двух коммунистов мне тоже не понравился. Сейчас Женька без дела, из армии её удалили, живётся ей довольно туго, со злости она целыми днями тиранит своего 10-летнего сынишку, архаровца и шалопая.
Совсем другой тип — Олечка Гэс де Кальвуэй — ещё совсем девчонка, замечательно хорошенькая и изящная. Биография её довольно любопытна: в 1916 году она с сестрою, обе гимназистки, выгнанные из всех ростовских гимназий, удрали из дому на фронт, по причине (как рассказывала Ольга), "что мама нас каждый вечер драла ремнём, и хотя за дело, но нам это не нравилось". На фронте обе сначала были сёстрами милосердия (Наташа до сих пор таковая, хотя из разряда тех, про коих говорят: "Сестра-то она сестра, даже больше, чем сестра, но при чём тут милосердие?" и которые, конечно, даже не снились miss Найтингайль), затем вышли замуж. Про мужа, очень кратковременного, Олечка выражается всегда "Этот мерзавец". В конце 1917-го, уже расставшись с "этим мерзавцем", Олечка увязалась за Кубанской армией в поход, после оставления Екатеринодара достигла почестей высоких: была ординарцем или, как у нас говорят, "адъютантессою" Покровского (в числе многих, слишком многих). Затем её выперли из армии. Однако скоро назначили опять — в команду службы связи при Шкуро. Здесь вышел пресмешной анекдот. Рапортует Олечка: "Ваше превосходительство! Явилась для связи!" А Шкуро окинул её взглядом с ног до головы и отвечал: "Не сомневаюсь!" ...

Источник